Рецензия опубликована в журнале «Историк» №96, декабрь 2022
Все, кто лично знал Егора Гайдара, считают его убежденным государственником. А кто не знал — пусть задумается, способен ли человек, не чувствующий личной ответственности за судьбу государства, согласиться в критический момент осени 1991 года пойти на расстрельное место руководителя российского правительства. Расстрельное — потому что любому, кто бы ни занял этот пост, предстояли радикальные экономические реформы. Травма, которую они не могли не причинить, и скудная надежда на быструю позитивную отдачу, не обещали новому премьеру славы в глазах ни потомков, ни современников. Неслучайно все остальные кандидаты, включая Юрия Ярова и Григория Явлинского, как известно, от такой «чести» отказались — а Гайдар согласился. Тем горше для него был вал упреков и обвинений в том, что это именно он уничтожил государство, которому служил. Поэтому, видимо, так упорно он старался объяснить, чем были обусловлены те тяжелейшие решения, которые он принимал на посту премьера. Главную попытку оправдаться Гайдар предпринял незадолго до смерти, в 2006 г., в своей книге «Гибель империи». Его главный тезис: к моменту, когда он пришел во власть, СССР уже был обречен, все фатальные развилки были пройдены, причем в неверную сторону, еще Брежневым и Горбачевым. В подтверждение тезиса он приводит массу архивных документов, демонстрирующих динамику кризиса, который развернулся в стране уже в конце 1970-х годов. А затем сильно усугубился в результате серии непродуманных решений, принятых советским руководством после 1985 года. Таким образом, утверждает Гайдар, никакой вариативности в принятии решений у него самого в 1991-1992 годах уже просто не было, а потому обвинения в его адрес основаны на незнании реальной ситуации — или, еще хуже, преследуют сугубо политические цели.
Итак, начнем разбираться с причинами гибели СССР по версии нашего автора. Прежде всего, это системные причины: уже в конце 1960-х годов стала давать все большие сбои сама плановая система советской экономики. Ни девятая, ни десятая пятилетки (1972-82) выполнены не были. Как трудовая, так и плановая дисциплина непрерывно падали. Отсутствующий в социалистической экономике механизм закрытия неэффективных предприятий (аналог банкротства при капитализме) мешал быстрому обновлению производственных мощностей. По сути, плановая экономика превратилась в «экономику иерархического торга». Капиталовложения показывали непрерывно убывающую эффективность, постоянно росла «незавершенка» — омертвленные деньги, не дающие эффекта из-за незавершенности строительства. К тому же исчерпание людских ресурсов деревни перестало давать советской экономике «демографический дивиденд», что резко снизило темпы роста в целом. Промышленность и сельское хозяйство встали перед острым дефицитом рабочей силы. Непрерывно обострялся дефицит потребительских товаров и продуктов, сформировалась настоящая «экономика дефицита». Советское сельское хозяйство после освоения целины довольно быстро перестало прибавлять в объемах производства, тогда как спрос на продукты со стороны растущего населения, естественно, только рос. Повсеместно из продажи исчезало мясо. Хлеб остался, но только благодаря масштабному продовольственному импорту. Начиная с 1963 г. СССР закупал иностранный хлеб, объемы закупок постоянно росли. Так, в 1984 г. было закуплено 46 млн тонн зерна, страна стала крупнейшим в мире импортером продовольствия (16% мирового импорта). Треть хлебопродуктов изготавливалось из иностранного зерна, без него не могло существовать и советское животноводство. На оплату импорта хлеба направлялись скудные золотовалютные запасы, но их не хватало…
Решением стали доходы от экспорта углеводородов. Только за 1972-1981 гг. добыча нефти в Западной Сибири выросла с 62,7 до 334,3 млн тонн! Нарастающие трудности с хлебом заставляли форсированно осваивать нефтяные месторождения. Рост мировых цен на нефть в 1973-1974 и 1979-1981 годах резко увеличил советскую валютную выручку. Это позволило остановить нарастание кризиса с продовольствием, профинансировать новый виток гонки вооружений и вторжение в Афганистан. Однако запасов валюты создать не удалось, все шло на текущие расходы. СССР пришлось даже резко увеличить займы за рубежом! Значительные средства приходилось тратить на поддержку стран Варшавского договора и союзников СССР в «третьем мире». Их экономическое положение в связи с ростом цен на энергоносители было аховым, и советскую нефть им приходилось отгружать по символическим ценам. Так, в соцстраны мы отгрузили в 1980 году 84,8 млн тонн нефти, тогда как в капстраны — только 30,7. Еще больше средств шло на противостояние с Западом: «страна, имеющая экономику примерно в четыре раза меньшую, чем США, поддерживает с последней, да еще и с её союзниками, военный паритет, и при этом финансирует содержание группировки из 40 дивизий… на китайской границе». Но в 1981-1984 годах мировые цены на нефть начали медленно снижаться. В 1985-1986 годах произошел настоящий обвал. Параллельно перестала расти добыча нефти в СССР: только за 1985 год она упала на 12 млн тонн. Между тем за 1960-1970-е годы советская экономика, прежде довольно закрытая для внешнего мира, благодаря росту потоков импорта и экспорта, а также обслуживающих их займов и кредитов, стала сильно зависеть от конъюнктуры мировых рынков. «Цены на ресурсы, от которых зависел бюджет Советского Союза, его внешнеторговый баланс, стабильность потребительского рынка, возможность закупать десятки миллионов тонн зерна в год, способность обслуживать внешний долг, финансировать армию и ВПК, упали в несколько раз». Это была настоящая катастрофа.
На таком тягостном фоне в Кремле в 1985 г. появился новый лидер. Если бы СССР был рыночной экономикой, было бы хорошо известно, что ему делать: «сокращать субсидии на товары массового спроса, продовольствие, топливо, снижать объемы государственных капитальных вложений, повышать цены на продукцию и услуги естественных монополий, увеличивать налоги… девальвировать национальную валюту». Результатами стало бы «падение уровня жизни, стагнация или снижение объема производства, рост безработицы. Это тяжелые, но необходимые меры» по адаптации к новой мировой конъюнктуре цен. Особенностью СССР была совершенно перекошенная структура внутренних цен: например, до трети госбюджета (!) уходило на субсидии производителям и потребителям продовольствия. Нужно было проводить давно назревшую ценовую реформу. Ее планировали давно, но всегда откладывали, чтобы не вызвать политического кризиса: «неизменность цен была одним из важнейших компонентов контракта власти с народом». Отложили и на этот раз… Нужно было сокращать капвложения и военные расходы — но это означало пойти на конфликт с хозяйственной, административной и военной бюрократией, нарушить сложившиеся правила игры. Иными словами, нужно было выбрать, чем рискнуть — конфликтом с народом или с элитой. Этого выбора Горбачев не сделал. Вместо этого он действовал в прямо противоположной логике: не пытался сбалансировать госбюджет, а как будто намеренно еще сильнее подрывал его. Он инициировал программу «ускорения», потребовавшую новых масштабных капвложений, провел антиалкогольную кампанию и, наконец, сократил закупки импортных товаров народного потребления, еще больше усугубляя товарный голод в стране. В экономическом плане перестройка явно пошла не туда… Кризисная ситуация не разрешалась, а только усугублялась.
К 1989 году уже всем стало ясно, что экономика идет вразнос и нужны радикальные, а не косметические меры. Цены на нефть оставались низкими, бюджет трещал по швам, внешние займы увеличивались угрожающими темпами. Эффекта от половинчатых решений не было. Дисбалансы в экономике только нарастали, дефицит становился нестерпимым — он проявлялся уже и в Москве, чего раньше власти не допускали. Политическая либерализация, предпринятая Горбачевым, создала угрозу позициям коммунистических элит в союзных республиках; чтобы не быть раздавленными растущим националистическим движением, они «перекрасились» и начали «парад суверенитетов». На союзном бюджете это сказалось катастрофическим образом: перестали поступать деньги от налогов. Начинался развал финансовой системы и галопирующая инфляция. Зарубежные банки отказывали СССР в новых кредитах, а золотовалютные резервы быстро исчерпывались. Горбачеву пришлось в ускоренном порядке «сбрасывать балласт»: резко сокращать поддержку сателлитов СССР за рубежом, демонтировать Организацию Варшавского договора, идти все дальше навстречу Западу с целью пролонгирования прежних займов и получения новых. И тем не менее никаких серьезных экономических реформ Горбачев не реализовал. Принимались законы о кооперации и коммерческих банках, но оба они только ухудшили положение — руководители предприятий госсектора использовали их, чтобы обналичить деньги, выведя их из-под контроля государства. Окончательно добил страну Августовский путч 1991 года: после него союзные республики перестали серьезно относиться к Горбачеву и взяли курс на быстрое объявление независимости… Осенью того же года Россия запустила собственную программу экономических реформ, перестав надеяться на союзную. Ельцин назначил и.о. премьера Гайдара. Он получил страну без валюты, без запасов продовольствия, без банковского кредита, без границ, без собственного платежного средства. Крупные города стояли на грани голода — на прилавках ничего не было. Решения, принятые в такой ситуации, не могли не быть экстремальными и крайне болезненными. Такими они и оказались.