Вот уже много лет замечательный и самобытный социолог Симон Кордонский бьется с распространенной (особенно в кругах экономистов и политологов) привычкой «описывать Россию как обычное государство», т.е. применять к ней разработанные в рамках западной социальной науки понятия, термины и категории. На его взгляд, некритический перенос в наше социальное пространство научного аппарата, созданного в ходе осмысления совершенно другого опыта, не только непродуктивен, но и опасен. Он чреват «особой российской болезнью — реформаторством, основанным на стремлении насильственно уподобить страну каким-нибудь идеальным Голландии, Португалии, Китаю или США». Отрицая отечественную специфику, реформаторы и не пытаются её изучать, а вместо этого изучают «передовой опыт развитых стран». Нечего и говорить, что успеха таким реформаторам, игнорирующим сам предмет реформирования, ожидать не стоит (вот их и нет, успехов этих). Чтобы что-то изменить, надо сначала это понять! А чтобы понять — надо сначала описать. Собственно, описанием и является книга о «поместной Федерации» — в ней мало теории, но много феноменологии, описания реального административно-территориального устройства России. Мы имеем дело с весьма удачной попыткой реконструкции форм территориальной организации РФ в их отношениях с нашей специфической социальной (сословной) структурой и специфическим же (ресурсным) типом экономики, выявления связей социального пространства с социальной структурой.
По мнению автора, административно-территориальное деление сегодня «во многом определяется задачами, которые ставили перед страной еще имперские и советские властные институты». Это задачи освоения пространства Северной Евразии, мобилизации, индустриализации и справедливого распределения ресурсов. Это деление архаично и порождает соответствующие архаичные — ресурсно-мобилизационные — институты, политические и административные. Такое «советско-имперское наследие нестабильно и чревато многими проблемами». Для существующей административно-территориальной структуры характерны избыточность иерархических уровней, разрыв между государственным и муниципальным уровнями власти, игнорирование многообразия муниципальных образований и тенденция к их принудительной унификации, фальшивая «муниципализация» не поддающихся ей больших городов и другие проблемы. Существующее деление, по мнению автора, скорее игнорирует реальность, чем управляет ею. «Пространство чаще всего мешает отечественной власти в достижении ее целей, поэтому его приходится преодолевать, модернизировать и минимизировать». Для этого она создает территориально-административные единицы, имитирующие социальное пространство, а затем взаимодействует именно с ними, а не с реальными социальными общностями. Логично, что «жизнь в этих пространствах сводится к функционированию в системе власти». Но люди и отношения между ними не вмещаются в очерченные государством рамки! Поэтому они пытаются отгородиться от государства, формируя локальные пространства для жизни — частной и общественной.
Кордонский называет эти два измерения жизни «в реальности» и «на самом деле». Если «в реальности» все пространство сформировано властью и ничего, кроме ее органов и граждан, в ней не существует, то «на самом деле» жизнь происходит совсем иначе. Она развертывается в «поместье» — части пространства, отделенной от «в реальности» границей любого рода (например, забором). Жизнь здесь формируется сообразно представлениям людей, а не властей, как все «должно быть». И здесь существует своя латентная социальная структура, ортогональная официальной. Доминируют в ней помещики разных уровней и те, кто их обслуживает и обеспечивает. Помещики связаны между собой отношениями, через которые выделяемые государством ресурсы неофициально перераспределяются в соответствии с потребностями «на самом деле». Развивается и тенденция превращения поместий в «вотчины», т.е. передачи их по наследству, чему федеральный Центр чаще всего (но не всегда) сопротивляется. Поставленный на управление территориальной единицей чиновник первым же делом пытается разделить подведомственное пространство на более мелкие поместья и в каждое из них назначить приближенного или хотя бы лояльного управителя-помещика. На самом же нижнем уровне административной иерархии живут «простые люди», которые стремятся создать собственное поместье — усадьбу, дачу, заимку, и складировать там ресурсы «на всякий случай». От чего же зависит настоящий статус каждого муниципального округа или района в России, степень его автономии и уровень выделяемых ему государством ресурсов? В основном — не от численности его жителей, размера и прочих формальных признаков, а от того, чьи именно поместья в нём расположены. Например, заштатный и малонаселенный район может иметь повышенный статус благодаря расположению в нем охотничьих угодий видных чиновников.
Таким образом, регионы РФ, особенно республик в её составе, будучи «в реальности» её субъектами, «на самом деле» представляют собой поместья их президентов и глав. Многие муниципальные образования стали поместьями собственных глав. И даже промышленное предприятие, независимо от формы собственности, «в реальности» не больше чем обычный завод или фабрика, а «на самом деле» это поместье директора — олигарха, обладающего по отношению к тем, кто связан с предприятием, практически неограниченной властью. И если «в реальности» повсеместно видны следы упадка и обнищания, то если взглянуть через призму того, как обстоят дела «на самом деле», то увидишь альтернативную — «всамделишную» жизнь, образованную отношениями меду поместьями муниципальных, региональных и федеральных чиновников, коммерсантов и простых людей, а также пространственными локализациями мест их охоты, рыбалки, застолья. И это пространство как раз-таки «тщательно обустраивается и формируется под потребности тех, кто в нем обитает». Но государству такое пространство неинтересно и почти не видно. Они время от времени возникают в государственной оптике «как символы социальной несправедливости при управлении ресурсами и как нарушение», т.е. при возникновении необходимости репрессировать чиновников, превративших вверенные им территории в свои поместья. Парадоксально, что наряду с этим глава региона, не сумевший качественно обустроить свое поместье, считается в столице «слабым» чиновником, а президент республики, превративший её в свой домен, — наоборот, «сильным». И любые государственные новации благодаря системе поместных отношений «перемалываются так, чтобы их последствия для поместий минимизировались».
Каковы же возможности преобразования таких шизофренических отношений (в которых каждый госчиновник, к примеру, по работе обязан быть ярым патриотом — чтобы получать от государства ресурсы, и гнилым либералом-диссидентом — когда направляет их на обустройство своего поместья)? Кордонский видит их в элиминации пространства «на самом деле», а это возможно только за счет исправления «реальности» (два пространства неразрывно связаны, ибо первое получает ресурсы только от второго). Для этого нужно убрать избыточные уровни административного деления, признать многообразие типов муниципальных образований (в зависимости от уровня расположенных на их территории поместий могут возникнуть муниципалитеты федерального, окружного, городского или районного значения), изменить статус больших городов (вывести их из-под регионального управления, как уже сделано с Москвой, Петербургом и Севастополем), упразднить статус городов федерального значения, сформировать на уровне районов координационные органы управления (куда бы входили все главнейшие помещики района, без учета интересов которых все равно никакие решения не будут выполняться). Такие меры легализуют многие элементы «всамделишной» жизни и упростят согласование интересов (т.е. раздел ресурсов) между помещиками разных уровней. Самих ресурсов станет больше, т.к. исчезнет необходимость делиться ими с существующими сегодня посредниками (ими автор считает столичные, региональные власти и власти муниципальных районов). Любые серьезные преобразования общенационального масштаба «не могут быть реализованы в самовоспроизводящейся административно-территориальной и сословной структурах и в ресурсной организации жизни». Поэтому сначала стоит попытаться минимизировать «всамделишные» отношения, которые обращают любые реформаторские устремления в свою противоположность. И только потом — если получится! — «строить планы преобразований нашей «реальности» в нечто, более соответствующее социальному времени и территории».