Мемуары неудачника — так, наверное, можно назвать эту книгу. Валентин Павлов — единственный советский «премьер-министр» (ни до, ни после него такой должности не было). Он занимал этот пост недолго, меньше девяти месяцев, но в ключевой период нашей истории — с января по август 1991 года. Павлов запомнился советским людям благодаря обмену денег — «павловской реформе», которая, как декларировалось, должна была изъять из денежного оборота значительную часть средств, накопленных подпольными и криминальными структурами. Хотя планы у него были гораздо более амбициозными: остановить деградацию советской экономики, развал хозяйственных связей, финансовый и налоговый кризис, процесс распада Союза. Не удалось! Хотя казалось, что возможности для этого были… Горбачев назначил Валентина Павлова главой правительства в момент, когда его извилистый и противоречивый политический курс сделал очередной разворот. В терминах тех лет президент СССР от «левой» политики — перешел к «правой». От довольно мягкого отношения к сепаратистам из союзных республик, опоры на столичную интеллигенцию и свободную прессу, заигрывания с «демократами», требовавшими ускорения политических и экономических реформ, Горбачев развернулся в противоположную сторону — к силовым структурам и политическим силам, требовавшим жестко пресечь центробежные тенденции, остановить реформы, «подморозить» страну. В этом и был шанс Павлова.
Увы, такой поворот дался советскому лидеру непросто и явно задумывался им как временный тактический маневр, а не смена стратегического курса. Сам Горбачев к этому времени, потеряв поддержку радикальных «демократов», стал чужим и для «державников», к которым теперь примкнул. Поэтому «правый галс» начала 1991 года неизбежно получился половинчатым, непоследовательным и малорезультативным. Символом этого времени можно назвать попытку советских войск взять под контроль Вильнюс — столицу сепаратистской Литвы, этот несостоявшийся «советский Тяньаньмэнь». Несостоявшийся, потому что в последний момент Горбачев пошел на попятную — и отменил приказ войскам. И процесс распада страны продолжился… Горбачев к этому моменту уже устал от малоудачных преобразований, явно вышедших из-под его контроля. Запутавшийся и уставший, он подобрал себе деятельного премьера-технократа. Отказавшись придать официальный статус программам радикальных реформ типа «500 дней» Григория Явлинского, Горбачев обратился к аполитичному Павлову, долгое время занимавшему пост министра финансов СССР и отлично знавшему финансово-экономическую ситуацию изнутри. Президент уже хотел ничего не менять, но так, чтобы всё (а именно советский режим) изменилось само по себе. Павлов, в отличие от него, хотел все изменить, чтобы советский режим устоял. Он стал экономическим «мозгом» советских державников, причем вполне реформистским, не консервативным. Его подход к реформам за неимением лучшего определения можно, наверное, назвать «китайским».
Как профессиональный финансист Павлов делал ставку на переход от государственного планирования в «штуках» и «тоннокилометрах» к планированию в рублях. Поздний СССР нуждался, по сути, в новой индустриализации, смене доминирующего корпуса технологий на «интенсивные, наукоемкие, требующие больших инвестиций». Однако сталинские рецепты индустриализации воспроизвести было уже невозможно: исчезли избыточные резервы рабочей силы и резко ухудшилась экологическая ситуация, дальше строить заводы, игнорируя природные издержки, стало невозможно. Что же делать? «Предполагалось, что сфера государственного регулирования экономики, во-первых, перестанет быть всеобъемлющей, а во-вторых, само это регулирование будет вестись в рамках товарно-денежных отношений». Первым шагом должна была стать реформа ценообразования, в основе своей остававшегося неизменным со сталинских времен. Вторым — реформа системы оплаты труда. Предлагалось сделать её более дифференцированной, включить денежные стимулы «на всю катушку», позволить людям зарабатывать больше — и больше приобретать. Кроме предметов личного потребления необходимо было разрешить покупать и средства производства. Это открывало путь к формированию наряду с госсектором экономики — частного, основанного на частной же собственности. Тогда появились бы стимулы для высокопроизводительного труда, которые почти исчезли в позднесоветской экономике: «больше половины произведенного национального дохода мы стали распределять бесплатно… чем больше и лучше люди трудились, тем относительно меньше они начинали зарабатывать». Иначе наиболее активные слои общества в условиях научно-технической революции «не смогут, а и не захотят довольствоваться такой перспективой».
Таков эволюционный путь реформирования, которое нужно было запускать еще в начале 1980-х годов, но которое так и не состоялось ввиду сопротивления самого верхнего эшелона партийной элиты во главе с генсеком. Главное обвинение, которое Павлов выдвигает против Горбачева: он никогда не думал ни о стране, ни об её экономике, но всегда пекся только о личной власти. Именно Горбачев многократно на протяжении десяти лет (1982-1991) блокировал реформу потребительских цен, без которой не могли быть выправлены социально-экономические пропорции, а точнее, диспропорции, упорно тянувшие экономику страны на дно. Никто иной, как Горбачев, пишет Павлов, еще в 1982 г. добился того, чтобы не было реализовано соответствующее постановление Политбюро о реформе цен, подписанное еще умирающим Брежневым. И на протяжении всей перестройки Горбачев каждый раз отказывал правительству, предлагавшему наконец решить эту застарелую и всё время обострявшуюся проблему. По мнению Павлова, реформа советского экономического механизма была неизбежна: нужно было менять весь механизм экономического управления! Просто «пришли положенные сроки, и под напором объективных требований научно-технического прогресса в СССР неизбежно должны были свершиться роды нового экономического порядка. Исторически Горбачеву выпала лишь роль акушера. Но, увы, он не справился с ней, показал себя… беспомощным политическим “коновалом”». Он раз за разом откладывал и переносил принятие экономических решений, отдавая приоритет политике.
Например, вместо ранее планировавшегося на декабрь 1986 года пленума ЦК КПСС по экономическим вопросам, где должны были обсуждаться важнейшие преобразования, провел в январе 1987 г. пленум по… политической реформе! А точнее — по проблеме кадров брежневского периода, которых он страстно хотел заменить. И примеров такого стиля — трескучей популистской риторики, прикрывающей узкие политические цели Горбачева, но игнорирующей настоятельную необходимость реальных экономических преобразований, — Павлов приводит немало. Один из подобных сюжетов развернулся вокруг проекта нового Союзного договора, который планировалось подписать в августе 1991 года. Знаменуя политический компромисс между советским лидером и руководителями 10 республик, согласившихся остаться в составе обновленного Союза, этот проект, по мнению Павлова, кардинально менял экономические правила игры на пространстве СССР и его «без всякой необходимости крушил, раздирал на части». Прогноз автора таков: в случае подписания Союзного договора экономика страны должна была рухнуть в течение ближайших шести месяцев, а за ней последовало бы и государство. И хотя договор так и не был подписан, страна все-таки распалась — и даже раньше. Такой оказалась плата за амбиции лидера, не подкрепленные компетентностью и волей к необходимым преобразованиям. Вероятно, это закономерный итог «отрицательного отбора», характеризующего путь к власти в позднем СССР: в партийную верхушку попадали не самые талантливые, компетентные или патриотичные, а самые лояльные, изворотливые и угодливые. Неудивительно, что в решающий момент такие «вожди» потеряли страну — и даже не поняли, как это произошло...