Глобальная перестройка социальных систем на фоне политических потрясений и сопутствующая этому неопределенность бросают вызов планам россиян. Тем не менее, согласно исследованию ВЦИОМ, каждый четвертый наш соотечественник планирует жизнь на несколько лет вперед. При этом 90% из тех, кто это делает, отметили, что планы практически всегда удается реализовать. О том, какие качества сопутствуют людям с долгосрочной ориентацией, как возможность влиять на свое настоящее связана с социальным оптимизмом и помогают ли планы пережить кризис — в интервью с Тимофеем Нестиком, доктором психологических наук, профессором РАН, заведующим лабораторией социальной и экономической психологии Института психологии РАН.
Сегодня 24% россиян склонны строить планы на несколько лет вперед, за десять лет доля придерживающихся долгосрочного планирования выросла на 6 п.п. (18% в 2012 г.). Но также увеличилась и доля тех, кто никогда не строит планов: сегодня таких 25% (+ 8 п.п. к показателю 2012 г.). С чем, на Ваш взгляд, связаны эти изменения? И можно ли говорить о некоторой поляризации?
Честно говоря, как таковой поляризации здесь нет, в психологическом ее смысле. Обычно мы поляризованы по отношению к тем вопросам, которые действительно чрезвычайно значимы и которые мы постоянно обсуждаем. А планирование не входит в число социально значимых вопросов, по крайней мере, для тех, кто не занимается планированием своего бизнеса или, к примеру, жизни региона.
За реперную точку было бы правильнее брать другие годы. 2012 год был относительно благополучным для страны, там мы не видим существенных провалов. Самая большая доля тех, кто вообще не строит планы, была в 2008 году — 43%. С этим кризисным годом и нужно сравнивать. При этом тех, кто планирует на несколько лет вперед, было относительно немного — 13%, большинство строило планы на короткий срок — 2-3 месяца. Затем мы видим существенный рост показателя планирования на несколько лет. Начало пандемии, конечно, было драматическим для горизонта планирования в России, потому что с 31% в 2019 году мы сразу же опустились до 15% в апреле 2020 г. Это очень существенное падение, которое мы до сих пор не смогли компенсировать. В первый год пандемии сокращение горизонта планирования продолжалось весной, но затем к июлю был отмечен рост до 25%.
Собственно, подобный откат мы наблюдаем и сегодня. Согласно исследованию, которое мы проводили в рамках психологического мониторинга на онлайн-панели весной этого года, на длительный срок планировали все те же 15%. То есть 24% в июне 2022 года можно считать откатом на фоне снижения страхов, прежде всего — экономических, которые мы наблюдали в марте-апреле. В целом картина сводится к знакомой нам динамике: сначала существенное сокращение горизонта планирования, потом — незначительный по сравнению с тем уровнем, с которого мы упали, рост.
В общем-то, это естественный процесс, который связан с тем, что снизилась острота беспрецедентной тревожно-депрессивной симптоматики, которую мы наблюдали в начале марте, а также со снижением выраженности страхов. Он происходит на фоне некоторой экономической стабилизации: худшие прогнозы не сбылись, многие ждали коллапса — он не произошел. Но в то же время мы сейчас видим, что в мае-июне экономическая тревога снова стала расти. Анализ латентных изменений, который мы используем в лонгитюде, показывает, что как раз у тех респондентов, которые опираются на планирование как на стратегию совладания с трудностями, скорость роста страха по поводу повышения цен и снижения качества жизни — самая высокая от замера к замеру. Это парадоксально. Казалось бы, должно было быть наоборот. Если человек использует конструктивные технологии совладания, перестает отрицать ситуацию и начинает планировать свои действия, то это должно помогать ему справляться со страхами. Но в данном случае получается обратная картина: когда человек начинает сводить концы с концами, пытается рассчитать свои траты, он становится более чувствительным к информации об изменениях цен.
Сейчас мы оказались на пересечении двух разнонаправленных трендов. С одной стороны, ожидания в отношении экономики во многом определяются макроэкономическим оптимизмом. Если мы обратим внимание на то, как люди оценивают горизонт восстановления экономики после удара санкций, то мы увидим, что большинство связывают этот промежуток с 2-3 годами. А 20% среди сторонников специальной военной операции вообще считают, что это произойдет через год. Но анализируя другие показатели мониторинга и данные лонгитюда, мы видим, что наряду с этим макроэкономическим оптимизмом растет микроэкономический пессимизм. Людей начинает волновать, что же будет с ними лично, с их семьей, работой. Растет переживание беспомощности в отношении разворачивающегося экономического кризиса, а также усиливаются ожидания роста социального неравенства. Так что осенью горизонт планирования, скорее всего, снова сократится.
Поэтому сейчас очень важно делать картину экономических изменений в стране более дифференцированной: не формировать завышенных ожиданий, четко пояснять, в каких направлениях действительно возможно достаточно быстрое восстановление, а в каких быстрых позитивных изменений ждать не стоит.
Согласно данным ВЦИОМ, чаще других планируют будущее мужчины (58%); 25—34-летние (63%); люди с хорошим материальным положением (65%). С чем можно связать такие показатели у этих социальных групп?
Наши исследования, которые мы проводили на протяжении нескольких лет, в том числе в рамках гранта РФФИ, посвященного изучению долгосрочной ориентации молодежи, показывают, что планирование будущего, ориентация на будущее и горизонт планирования очень сильно связаны с социальным капиталом и с наличием таких социальных ресурсов, как образование, доходы и разнообразие социальных контактов. Например, мужчины, которые в большей степени склонны считать себя ответственными за благополучие своей семьи, больше планируют. Возможно, здесь еще сказывается влияние психоэмоциональных факторов: все-таки мы говорим о кризисной ситуации, а женщины более подвержены переживанию тревоги. Поэтому горизонт планирования у мужчин мог не так существенно схлопнуться, как у женщин.
Если же мы говорим о 25-34-летних, то здесь ориентация на будущее еще во многом может быть связана с появлением детей. Люди начинают планировать свою жизнь в связи с заботой о детях: например, планирование обучения ребенка в школе и размышления о том, как оплачивать его образование. Кроме того, в этом возрасте люди нередко задумываются об ипотеке. Забота о детях и крупные кредиты, безусловно, вытягивают временную перспективу в будущее.
Люди с хорошим материальным положением тоже более склонны к планированию, что вполне объяснимо: это, как правило, люди с высшим образованием, обладающие социальными связями. А наше исследование показывает, что как раз связи и их разнообразие поддерживают горизонт планирования и саму долгосрочную ориентацию, которая является гораздо более сложным феноменом, чем сам горизонт.
С возрастом стремление планировать ощутимо снижается, и в группе пенсионеров 39% сообщают, что предпочитают жить сегодняшним днем, это в 3,3 раза выше, чем среди молодежи 18—24 лет. Почему молодежь более склонна к планированию?
Действительно, с возрастом горизонт планирования ощутимо сокращается. Это связано не только с продолжительностью жизни в нашей стране, но и с рядом психологических факторов. Дело в том, что молодежь в большей степени склонна верить, что может влиять на положение дел в стране и на собственную жизнь. А как раз вера в то, что мы можем влиять на свое настоящее, расширяет нашу временную перспективу. Это квинтэссенция многолетних исследований отношения человека к будущему, которые мы ведем в Институте психологии РАН: если ты не можешь влиять на свое настоящее, то у тебя нет будущего, оно схлопывается, и особенно радикально — в условиях кризиса. Это показали еще первые зарубежные социально-психологические исследования временной перспективы, которые проводились в период Великой депрессии в 30-х годах. Так что с этой точки зрения мы можем говорить о сокращении временной перспективы у пожилых людей, но при этом надо понимать, что эта временная перспектива качественно меняется. Парадоксальным образом горизонт планирования снижается, а долгосрочная ориентация может быть высокой. За счет чего? Прежде всего, долгосрочная ориентация поддерживается через заботу о будущих поколениях, через ценность традиций и преемственности.
Долгосрочная ориентация — действительно очень сложный феномен, который включает в себя не только стремление ставить долгосрочные цели, не только убеждение в полезности долгосрочного планирования, не только ценность непрерывного развития, но и ценность традиций, ценность следа в памяти других людей. Имеются в виду, конечно, не исторические масштабы страны, а, например, след в памяти внуков, в памяти людей, с которыми ты знаком — то есть поколений в более-менее понятном для любого человека смысле, не отдаленных потомков, стоящих от нас на сотни лет, а как минимум тех, до кого еще может дойти память о тебе как о человеке, который построил этот дом или в свое время помог людям чем-то.
Сюда же, в составляющие долгосрочной ориентации, входят и вера в вознаграждение долгосрочных усилий, интерес к долгосрочному будущему и оптимизм. Если обратиться к динамике этих компонентов на протяжении 2020-2022 гг., сравнивая срезы, которые мы делали, могу сказать, что ценность непрерывного развития оказалась наиболее стабильной и самой высокой из всех этих показателей. Как и вера в вознаграждение долгосрочных усилий — она поддерживает веру в справедливость мира. Нам кажется, что если мы не делаем существенных ошибок, не нарушаем моральные нормы, не идем против закона, то мир должен быть к нам справедлив. Если мы стараемся — значит, это как-то будет вознаграждено. Такая вера защищает нашу самооценку, делает мир более предсказуемым. Так что здесь мы имеем дело с психологической защитой.
Что существенно сократилось — особенно хорошо это было видно в апреле 2022 года, — так это оптимизм в отношении долгосрочного будущего и убеждение в полезности долгосрочного планирования, что, в общем, понятно, учитывая уровень неопределенности ситуации. Эти показатели колеблются, и сейчас они подросли. А вот ценность непрерывного развития — это то, на что вполне можно делать ставку. По крайней мере, это то, что значимо не только для молодых, но и для людей среднего возраста. Это то, что можно подчеркивать в различных программах, ориентированных на развитие человеческого капитала у нас в стране — и этим мы можем косвенно поддерживать долгосрочную ориентацию.
Долгосрочную ориентацию нельзя сводить к горизонту планирования. Например, во время пандемии мы увидели, что тревога по поводу собственного будущего парадоксальным образом, с одной стороны, снижает оптимизм в отношении долгосрочного будущего, но с другой — повышает интерес к прогнозам, то есть ориентацию на будущее. За счет того, что долгосрочная ориентация — сложный феномен, мы можем получить снижение в одних показателях, но это парадоксальным образом компенсируется ростом других. Это внушает нам — как исследователям и как гражданам страны — некоторый оптимизм. Мы, люди, гораздо сложнее, чем кажемся.
Стратегия планирования в целом и долгосрочного планирования в частности дифференцируется размером населенного пункта: чем больше размер населенного пункта, тем чаще его жители конструируют свой образ будущего. Однако в Москве и Санкт-Петербурге треть опрошенных приостановили свои планы из-за нестабильной ситуации в стране (30%). Почему, на Ваш взгляд, в больших городах люди больше склонны планировать? Ведь, казалось бы, жизнь в сельской местности менее изменчива и больше поддается прогнозированию.
Здесь я еще раз подчеркну то, о чем уже говорил: горизонт планирования зависит от оценки социальных ресурсов, имеющихся у респондентов, прежде всего — от экономического статуса и уровня образования. Однако помимо этих социально-демографических факторов на него влияют и психологические характеристики личности. Доброжелательность, воспринимаемый уровень социальной поддержки: если мы рассчитываем на то, что сможем получить чью-то помощь, то мы готовы заглядывать дальше. Кроме того, важно ощущение контроля над собственной жизнью, та самая уверенность в том, что мы можем на что-то влиять. Далее — субъективное благополучие. Здесь мы уже говорим о психоэмоциональном состоянии и доверии к миру: вера в то, что он в целом скорее добр к нам, предсказуем и справедлив. И напротив: горизонт планирования и социальный оптимизм отрицательно связаны с социальным цинизмом, с верой в несправедливость, опасность и непредсказуемость мира, с низким материальным положением и низким уровнем образования.
В апреле 2021 года вместе с Фондом «Общественное мнение» и с исследовательской группой «ЦИРКОН» мы проводили довольно масштабное исследование. Это был поквартирник, в ходе которого было опрошено 6 тысяч респондентов. По результатам мы увидели, что можно выделить несколько групп наших соотечественников по горизонту планирования. Я не буду рассказывать обо всех четырех, скажу лишь о крайних.
В ту группу, где вообще не строят планов (на тот момент их было 26%), в основном вошли женщины (60% от всей группы) и люди в возрасте 55 лет и более. Что интересно, больше всего россиян с таким коротким горизонтом планирования было среди жителей городов численностью менее 100 тысяч и поселков городского типа. Причем анализ их психологического профиля показал, что для них характерны социальный цинизм, низкое доверие к людям. Социальный цинизм — это низкая вера в то, что на общество в целом можно положиться, что общество придет на помощь. Он еще и связан с фрустрацией, касающейся восприятия социального неравенства в стране. Так вот, социальный цинизм, низкое доверие людям, популизм, неверие в свою способность влиять на политические решения, а также аномия, которая проявляется в низкой значимости любых политических ценностей. Кроме того, для них более, чем для других групп, характерна вера в предопределенность судьбы, а также убежденность в опасности и непредсказуемости мира.
Другая крайняя группа — это как раз те, кто планирует не просто на несколько лет, а более чем на десять лет. Интересно, что это довольно стабильная группа, численность которой практически не зависит от кризисов и составляет на протяжении всей истории измерений 8-10%. Кто же эти люди? Подавляющее большинство здесь мужчины — 60%. Причем 53% из них в возрасте до 45 лет: те самые люди, которые, предположительно, отвечают за семью, «тянут лямку» и вынуждены планировать вдолгую, потому что на них большая ответственность. Оказалось, что в эту группу входят люди и низкого достатка, и очень высокого. Отличие этой группы от остальных в первую очередь составляют психологические характеристики: высокая доброжелательность, экстраверсия (как мы знаем, она связана с широким кругом контактов), религиозность, что также позволяет увязать наши цели с более-менее стабильными ценностями, с некоторыми традициями. Можно предположить, что религиозность делает вклад в ту самую преемственность, в следование традициям, которые поддерживают долгосрочную ориентацию. Еще у них более высокая в вера в вознаграждение усилий, они в большей степени испытывают гордость за свою страну, что тоже косвенно может влиять на долгосрочную ориентацию, потому что речь идет о большей готовности включать себя в широкие социальные категории. А это тоже один из факторов ориентации на будущее. Когда мы включаем себя в широкие социальные категории, это позволяет нам вплести свою жизненную историю в целый ковер других историй, нам легче соотносить свои планы с планами других людей.
И последнее, что я еще раз хотел бы подчеркнуть: для ориентации на будущее очень важны два компонента. С одной стороны, это вера в то, что мы не одиноки и в случае ухудшения кризисных обстоятельств получим социальную поддержку: мы можем полагаться на государство, на общество, на знакомых, родных, друзей — и в этом смысле очень важную роль играют эти просоциальные установки во всех поколениях. А с другой стороны — это уверенность в том, что мы-таки можем влиять на что-то.
О том, как управлять будущим и воспринимать прошлое, что связывает длинный горизонт планирования и социальный оптимизм и чем будущее отличается от грядущего — читайте в выпуске «СоциоДиггера» «Горизонты будущего».